Мы занимали интересную эконишу, требующую быть общительными и чуткими, ловкими и хитрыми: с помощью обколотых камней мы разрубали шкуры, связки и сухожилия, дробили кости недоеденных махайродами животных. Благородное поприще санитаров степи нам нравилось: Всегда много доброй еды, другие звери нас не трогают за наш мирный облик, с гиенами — вообще братья не разлей вода, а ежели какой хищник все же нападет, — на этот случай припасена могучая сила интердикции, внушения, магия человеческого голоса. Но вот настали голодные годы, махайроды исчезли и обострившаяся внутривидовая агрессия начала выковывать уже человеческий интеллект. Позабылись волшебные имена зверей, зато мы выучили человеческие приказы, заставляющие повиноваться и покоряться до полного съедения, и отведали человечины...
Так, в ужасе перед близкими и далекими, перед «другими», разбегались по миру протоплемена, так убегал человек от животного. Первые племена забежали дальше всех, аж до Австралии и Южной Америки, а мы вот до сих пор остановиться не можем. Пройдя через поедание себе подобных, обрядовое принесение в жертву «другим» собственных детей и ритуальные войны для добычи мяса на пропитание, человек научился звучать гордо.
Но не лучше ли нам оставаться животными? Всего шаг назад по лесенке филогенеза, даже не тела, а разума, это же так просто! Легко достигается воспитанием:
Человек идёт в армию, чтобы уподобиться муравью. В монастырь — чтобы уподобиться дереву. Становится Аскетом и созерцает время, словно камень пещеры. Так ли сложно быть животным? кормить свой прайд и не жаждать торжества над ближним, ну, максимум, — в глазах своих жен?
При этом речь не идёт о возвращении к натуральному хозяйству, ведь и монастыри используют новейшую агротехнику, и армии давно уже не сражаются голыми руками, и аскет–отшельник в курсе, что земля круглая.
Так и животное сие должно быть интеллектуальным и общественным, сохраняя достижения, отказаться от бешеной гонки, тараканьих бегов... За первенством и от себя.
Журнал Касоциализм.
